Рубин из короны Витовта - Николай Дмитриев

Услыхав это, папский легат первым согласно наклонил голову, а за ним также утвердительно кивнули два крестоносца. Король Эрик, оставаясь спокойным, тоже не возражал, и тогда Витовт, красноречиво посмотрев на своих маршалов Гатшольда и Румпольда, сидевших возле него, многозначительно обратился к брату:

– Пан круль, ваше слово…

Теперь общее внимание сосредоточилось на Владиславе Ягайло, и он, скорее всего захваченный врасплох неожиданным заявлением Сигизмунда, растерянно посмотрел сначала на Витовта, потом на непоколебимого в своей уверенности немецкого цесаря и, вероятно, не имея ещё своего собственного убеждения, вслед за остальными негромко сказал:

– Так… Конечно…

Витовт заметил, как при этих словах дёрнулся Олесницкий, слышал, как заволновалась шляхетная свита Владислава, но всё это уже не имело значения. Великое дело было сделано…

Запряжённая четверней цугом[136] и с учётом зимнего времени поставленная на подсанки, богато украшенная карета довольно быстро ехала накатанной колеёй, по обе стороны которой теснились заснеженные стволы. Временами деревья отступали, и королевский поезд выезжал на открытое место, а там, где путь шёл по замёрзшей пойме, то и дело встречались полои[137], из-за чего карету резко заносило то в одну, то в другую сторону.

Тогда король Владислав Ягайло, с головой закутанный в меха, забивался в угол и, прижимаясь плечом к оббитой бархатом стенке кареты, искоса поглядвал в окошечко, где через не совсем ровные, но достаточно прозрачные стёклышки можно было рассмотреть окрестность. Но ничего, кроме сугробов, там не было, и король снова погружался в свои невесёлые мысли.

Снаружи долетал мягкий топот копыт, и Владислав Ягайло, даже никуда не выглядывая, легко представлял себе и всадников, скакавших перед каретой, и старающиеся не отставать свитские повозки, и длинную валку огромного обоза, тянувшуюся следом. И поскольку конский бег был безостановочен, королевский поезд всё дальше и дальше отъезжал от Луческа…

Кругом царило полное безлюдье и, казалось, беспокоиться было нечего, однако, несмотря на успокаивающую езду, королевские мысли всё время возвращались к Луцкому гроду[138] и тому дворцовому залу, где немецкий цесарь так недвусмысленно высказался за немедленное предоставление великому князю Литовскому, Витовту, королевской короны…

Именно после этого заявления, когда Владислав Ягайло был просто вынужден согласиться на такое предложение, ещё ночью, после того как все владетели разошлись по своим покоям, в панском доме усадьбы, отведённом польской свите и куда поспешно прибыл Владислав Ягайло, срочно собралась королевская рада[139].

Кроме короля в небольшом, хорошо натопленном зальце сошлись и архиепископ Збигнев Олесницкий, и сенатор Войцех Ястрембец, и воевода краковский Ян Тарнавский. Было приглашено и вельможное панство: Михайловский, Самотульский и Остророг. Именно они, посматривая на взволнованного короля, сейчас полушёпотом обсуждали только что услышанную новость.

Первым, сурово оглядев уважаемое собрание, заговорил Олесницкий:

– Шановне товариство[140], мы оказались в весьма неудобном положении. Напоминаю панству, что Кревская уния ликвидировала Литовско-Руське княжество и сделало его частью Польши. Однако должны признать, это вызвало сильное сопротивление, и с самого начала возглавил этот протест не кто иной, как сам князь Витовт, который только что сумел добиться королевской короны.

– Да чего вспоминать такую давнину! Есть же Городельская уния, где точно сказано: «Инкоропорации переходят в собственность», – и никакой речи про какую-то там корону не может быть! – не выдержав, оборвал епископа сенатор Войцех Ястрембец, а потом, высказывая окончательное утверждение, добавил: – Король польский – владетель-сюзерен Литвы! Значит, княжество Литовское должно выбирать себе великого князя по договорённости с королём польским и магнатами!

Услыхав такое категорческое утверждение, все одобрительно загудели:

– Никакой короны!

– Жодных коронувань![141]

– Не пажвалям![142]

Останавливая общий шум, мешавший обсуждению, воевода краковский Ян Тарнавский поднял руку:

– Спокойно, панове, спокойно… Нам надо всё хорошо обсудить…

– Да чего там ещё обсуждать? Сколько можно? – снова горячо вмешался Ястрембец. – Есть же Городельская уния!

– Ах, пан сенатор, пан сенатор… – воевода укоризненно посмотрел на Войцеха. Уния, в конце концов, это только слова, а они должны опираться на силу. А какие, я перепрошую силы вокруг нас? Крестоносцы? Да оба Ордена спят и видят наше ослабление! Или, может быть, пан сенатор считает, что в сохранении унии заитересован цесарь Сигизмунд?

Откровенная насмешка сбила Ястрембца с толку, и он растерянно пробормотал:

– Но есть же ещё и Дания…

– Оставьте! – воевода пренебрежительно махнул рукой. – Король Эрик обеспокоен только своими отношениями с Ганзой…

Сказанное воеводой заставило сенатора задуматься, и только после короткой паузы он заметил:

– Между прочим, Витовт не выполнил своего обещания, касавшегося обращения своих литвинов в католичество…

– Пан имеет в виду князей руських? – встрепенулся епископ.

– Конечно… – Сенатор вопросительно посмотрел на Олесницкого и добавил: – Ведь Городельская уния обеспечивала все права только католикам, и потому я считаю, что со временем…

– Зря! – епископ резко оборвал сенатора. – Хоть Витовт и обратил в католичество жмудинов, похоже, он специально не трогал руських. Больше того, я считаю, панство не забыло про то, как Витовт разрешил управление литовско-руськими епархиями московскому патриарху Фотию, который, кстати, сейчас вместе с князем Васильком тоже здесь, а наш пан круль ещё два года назад вынужден был выдать грамоту про свободу православных в земле Луцкой.

– То есть… – догадался сенатор. – Витовт ради собственного усиления может таким способом присоединить к Литве и другие княжества руськи?

– В том-то и дело, – кивнул Олесницкий и замолчал.

Молчали и остальные. Всем присутствующим было ясно, что сегодня Витовт сделал решающий шаг на пути полного отделения Литвы, а это вело к весьма неприятным послествиям. Поэтому, чётко осознавая, что надо действовать как можно скорее, воевода Тарнавский, впервые с начала обсуждения обратившись к королю, нерешительно предложил: